Пленительное искусство Нади Рушевой

Прошли считанные дни, и ларец с сокровищами захлопнут. Клад опять закопан. Чудо, явленное людям, исчезло. У тех, кто его видел, осталось потрясение.
Останутся воспоминания, кто-то, светлея лицом, спросит вас: успели? видели? попали? Будут и взволнованные, благодарственные слова, письма, звонка с неизменными вопросами: где можно увидеть? когда еще? как и у кого узнать?
Скажу сразу: где и когда читающий эти строки сможет посмотреть рисунки Нади Рушевой и сможет ли вообще — не знаю. С весны 1987 года после выставки в ленинградском Дворце молодежи рисунки снова вернулись в папки. Не приглашать же в класс-музей 470-й московской школы на фотокопии.
Неопределенность, тревога и недоумение заставили взяться за перо.
Не так уж много в искусстве художников, заглядывающих к нам в душу, озаряющих ее. Рушева — явление настолько уникальное, что спустя вот уже восемнадцать лет после смерти Нади никто из искусствоведов не берется за монографическое исследование ее жизни и творчества. Как, с какими мерками и критериями подходить к необычному, как охватить ее беспримерное наследие — около одиннадцати тысяч (они до сих пор все не сосчитаны) рисунков?
Мэтры высказались восторженно и определенно: «Несравнимое явление в искусстве», «Обширное и новаторское духовное богатство», «Ее рисунки — как бы результат завершенного творчества», «Самая молодая из великих и самая великая из молодых». Оценки эти — М. Алпатова, В. Ватагина, Н. Жукова, А. Лаптева, А. Сидорова. Почти все они знали Надю не только по рисункам. Так что — речь о гениальной рисовальщице?
«Да, гениальной — теперь уже нечего бояться преждевременной оценки»,— горестно констатировал в 1969 году в некрологе памяти Рушевой известный художник-анималист, наставник Нади академик Ватагин.
Кто из любителей искусства не помнит ее выставок! При жизни Нади в шестидесятые годы их было пятнадцать: графику Рушевой показывали во Всесоюзном музее А.С. Пушкина и Артеке, Государственном музее Л.Н. Толстого и в Варшаве, Театре на Таганке и в московских творческих домах. И нигде рисунки не повторялись. В годы, когда на выставках и в художественных салонах преобладали эстампы, Надя работала в манере линейной графики, не допускающей подготовок и поправок.
Но поражала в ее рисунках даже не эта изысканная техника, а метко подмеченные Львом Кассилем «необыкновенное, почти волшебное композиционное чутье, чудесный глазомер, позволяющие Наде с безошибочной точностью построить рисунок, расположить его на пространстве любой формы так, что кажется, лучше уж и нельзя сконструировать изображение».
В семидесятые годы вслед за вернисажем памяти Рушевой в ГМИИ имени А.С.
Пушкина ее графику показали в 150 городах только нашей страны лучшие картинные галереи, ведущие музеи, дворцы молодежи. С искусством Рушевой благодаря выставкам, телевидению, статьям и документальным фильмам познакомились миллионы. Общественное признание вроде бы налицо. Так почему же для молодёжи сегодняшних дней материк Рушевой — «терра инкогнита»? Куда все ушло? Неужели и впрямь стирается в памяти даже совершенство? Не будем списывать прервавшуюся эстафету на застойные явления в культуре, отыскивать «необеспечивших», проявивших равнодушие. Были и такие. А когда их не было? И время ни при чем. Оно было не лучше и не хуже. Это мы были — кто активнее, а кто инертней. Одни устраивали выставки Нади, другие — спасибо им! — простаивали в очередях на них. Третьи, скорее всего, не ходили, потому что отвечали за всю культуру, а болеть за «частности» — здоровья не хватит.
Когда в 1976 году из жизни шел Николай Константинович Рушев, что-то засбоилось: выставки прекратились, рисунки вернулись «на домашнее хранение», к той большей части наследия Нади, которая вообще неизвестна зрителю... Будет ли встреча?
Отец успел передать в созданный в Пушкинском доме АН СССР фонд Нади Рушевой ее дневники, письма, несколько десятков рисунков и машинописную рукопись воспоминаний о Наде. Пятьсот страниц.
Импульсивный и неутешный Николай Константинович бескорыстно помогал энтузиастам — устроителям выставок, находил силы выступать на вечерах памяти в разных концах страны, подготовил к печати чудом изданный альбомчик из 84 рисунков Надя (его в пору выставлять на книжном аукционе как библиографическую редкость). День за днем «вспоминал» он по записным книжкам последний год жизни Нади, и воспаленное сердце его не выдержало самосожжения... В один из тихих октябрьских дней мы погребли урну с прахом Н. К. Рушева рядом с белым камнем на могиле Нади, что на кладбище в Красном Строителе. За оградой, повторяющей узор чугунных решеток последней пушкинской Мойки, встретились отец и дочь, уже навсегда...
Через два года выставка рисунков Нади Рушевой собрала в Японии сто тысяч посетителей (это у утонченных жителей Страны восходящего солнца!). А в Болгарии по непонятным причинам так и не увидели чуда Нади Рушевой. Предваряя несостоявшуюся встречу, Дмитрий Сергеевич Лихачев писал:
«Гениальная девочка обладала поразительным даром проникновения в области человеческого духа... Она работала почти с отчаянием, стремлением сказать людям как можно больше: о балете (ее наиболее ранние рисунки), об античности, о Шекспире, Пушкине, Лермонтове, Толстом, Тургеневе, Экзюпери и, наконец, о «Мастере и Маргарите» Булгакова. Последние рисунки особенно поражают. Откуда у 16-летней девочки знание людей, эпох? Это загадка, которая никогда не будет разгадана».
А может быть, тайна скрыта в самих возможностях детства? В восходящем и таинственном возрасте, когда в немыслимо короткий срок дети овладевают общечеловеческими навыками и умениями.
Надя росла и развивалась, как большинство ее сверстников, вот только рано обнаружилось у нее стремление рисовать... Потребность, перешедшая в неутолимую страсть, счастливо поддержанная, осторожно развиваемая родителями, не «притушенная» условиями воспитания.
Великое неведение детства, что можно, а что нельзя! Отважность открывателя и первопроходца. С помощью этого наивного бесстрашия и наполняются ларцы сокровищами... Сколько открытий у Нади Рушевой! От кентавриц и кентаврят, «недопридуманных» древними, до фантасмагорий булгаковского Воланда. Но погас свет, закрыли двери, сняли рисунки со стен, и чудо, явленное людям, — куда? В шкафы, на полку? Нынче некому в ее родном городе оказалось отметить вторые семнадцать лет ее бессмертия. По какому ведомству проходит память? По какому числятся гении?
Общественность Ленинграда выдвинула предложение создать музей Нади Рушевой. В многочисленных книгах отзывов ее выставок хранятся невостребованными восторженные выражения чувств тысяч зрителей, требующих издать рисунки в наборах открыток, альбомах, проиллюстрировать ими книги классиков, ведь Надя прочитала с фломастером или пером в руке книги пятидесяти с лишним писателей в диапазоне от античности до современности — только выбирай!
Ничего этого до сих пор нет. И не предвидится. Может быть, руководство Госкомиздата СССР рассмотрит этот вопрос? Но решение узла проблем — в создании межведомственной комиссии по творческому наследию лауреата премии комсомола Тувы художницы Нади Рушевой с привлечением общественности. Стоило бы привезти ленинградскую выставку в Москву — кто предоставит выставочную площадь? — и познакомить с ней и заждавшихся москвичей, и тех ответственных работников культуры, которые упустили из виду судьбу творческого наследия художницы. И решить сообща, с участием Советского фонда культуры состав комиссии, пути и средства пропаганды творчества Нади Рушевой, увековечения ее художнического подвига.
В нашей стране с ее культурными традициями и мировым запасом духовности тень забвения не должна касаться гения. Забывчивость еще, случается, поражает иные инстанции. Но высшая инстанция — всегда народ. А его решение выражено веско. Дело за ведомствами культуры.

Ленинград — Москва